История
Уход
Формирование
Пересадка
Ямадори
Растения
Стили бонсай
Галерея
Календарь
Термины

Ввод в курс дела. Что такое бонсай?

История искусства бонсай насчитывает более двух тысячелетий и уходит своими корнями в Китай. По крайней мере первые изображения миниатюрных ландшафтов с деревцами и камнями датируются временем правления династии Хань, и как сейчас помню было это в 200 году до н.э. Сам термин "бонсай" произошел от изначального "пан-сан", что означает "дерево в чаше". Вполне японское слово "бонсай", если следовать строгим законам грамматики японского языка, должно переводится как "нечто, выращиваемое в цветочном горшке". Бон - низкий контейнер, сай - дерево. Причем под этим безликим понятием следует подразумевать все, что угодно, от дерева до дикорастущей травы. Но в короткое слово "бонсай" вложено нечто большее, нежели простое определение, по сути дела, комнатного растения. Не совсем правильным будет называть этот маленький шедевр природы и искусства и "деревом на подносе", поскольку это не всегда дерево. Представляется, что наиболее точным определением, отражающим, если и не саму суть, то, во всяком случае, смысл карликового растения - "то, что растет на подносе". Во всяком случае, такое название, одновременно и поэтическое, и абстрактно- философское, достаточно полно определяет саму природу карликового растения.

Как все начиналось. Китай.

История бонсай - начиналась на заре нашего времени в тесных и шумных кварталах растущих и благоденствующих городов южного Китая. Города в Китае, с момента их возникновения, всегда были тесными, перенаселенными. Население этих городов, как и всех остальных городов мира, в значительной мере прирастало стекающимся в них сельским людом, как бедным, так и зажиточным. Вообще-то, все горожане в каком-то поколении были селянами и цепко хранят и хранили в оглушенной городским шумом и гамом памяти образы гор и лесов, ручьев и могучих деревьев своих родных мест. Образы эти, изрядно потускневшие и от того еще более желанные, порождали не только неизбывную ностальгию, но и желание сделать невозможное: воскресить, воссоздать в городской среде хотя бы отдельные элементы, отдельные мотивы утраченной родины. И в практике садоводства того времени возникло качественно новое направление - пейзажные сады.
Придворные садовники разбивали прекрасные парки и сады, создавая удивительные пейзажи из местных и привезенных издалека растений, высаженных в отдельные сосуды, которые можно было перемещать при смене композиции. Часто им приходилось задерживать рост крупных деревьев, придавая им при этом сначала естественную, а потом и понравившуюся форму. Это уже было не одиночное дерево или группа деревьев, взращенных с целью получения плодов или желанной тени, это уже был целый ландшафт с горами-камнями, рощами из низкорослых деревьев или кустарников, с озерами и виде миниатюрных водоемчиков. Чаще всего, это была не копия тех мест, где остались могилы предков, а нечто поэтизированное и стилизованное, отражавшее лишь туманные воспоминания владельца такого сада, разбитого, к тому же, на весьма ограниченном и поистине бесценном участке древнего города Поднебесной. Постепенно выращивание небольших (чтобы можно было охватить одним взглядом) и выразительных деревьев в изящной посуде становится самостоятельным направлением, получившим название пан-сан. К этому приложили руку те, кто не мог себе позволить устройство сада даже на нескольких квадратных метрах, также жаждали усладить свой взор видом гор и лесов, растущих хотя бы на подносе. А если и для подноса не находилось места в тесном жилище большинства горожан тех времен, то приходилось ограничиваться одним единственным деревцем, пусть даже растущим в горшке.
Человеком изначально владело неоднозначное стремление выделиться; его преследовал неосознанный страх раствориться в массе себе подобных, перестать быть самим собой. Это проявлялось всегда и во всем: в манере поведения, в одежде, в стремлении иметь оригинальные вещи, пусть хоть и малом, но отличающиеся от других. Не обошло своим вниманием это свойство человеческой души и нарождавшееся искусство создания миниатюрных пейзажей и карликовых деревьев. Их владельцы, каждый в силу развитости своей фантазии и утонченности чувств, неизбежно должны были стремиться сделать свои садики и деревца отличными от других, в известной мере, неповторимыми. Это способствовало формированию нового явления в жизни человека, шлифовало его, предоставляло возможность сравнивать и классифицировать. Свидетельством тому надгробные фрески, роспись керамики и узоры на бронзовых изделиях, где мотивы миниатюрных пейзажей и карликовых деревьев причудливой формы присутствуют достаточно часто. Считается даже, что принципы художественной школы "живопись ученых" или "вэньженьхуа" в период "Южная Сунь" (11 век) во многом переплетались с уже вполне оформившимися принципами выращивания карликовых деревьев, а многие из художников этой школы были, как сказали бы мы сейчас, бонсаистами. Основной принцип этой школы заключался в умении передать сущность предмета скромными средствами - это же было и остается одним из основополагающих принципов культуры карликовых деревьев.
"Горсть земли и ложка воды навлекают безбрежные думы", - писал Ли Юй. Пейзажные картины-свитки и карликовые деревца на подносе уводили душу зрителя в странствие в бесконечный мир мечты и снов наяву. Малая форма творит чудеса: она заставляет свежим взором увидеть и оценить естественное, удивиться своему, родному, и поверить в то, что привычная, знакомая вещь может быть воистину бесценной. С деревом в миниатюре, изъятым из своего природного окружения, происходит примерно то же, что и со словом, изъятым из обыденной речи и помещённым в поэтический контекст - оно светится.
И, кроме того, в Китае издавна верили в магическую власть маленького предмета, уменьшенную копию настоящего. Казалось, он концентрированно собирал в себе животворные токи природы, её творческую силу. Миниатюрный пейзаж на блюде или маленькое деревце служили талисманом для своего хозяина, были моделью и образом совершенной полноты бытия.
Как видите, если отринуть как шелуху весь мистицизм и поэтику многих литературных трудов на эту тему, то культура миниатюрных пейзажей и карликовых деревьев оказывается порождением перенаселенности городов, все усиливающейся урбанизации, как принято обозначать это явление в жизни человеческого общества в наше время.

Из Китая в Японию.
Неизвестно, когда первые бонсай появились в Японии. Возможно, их привезли с материка монахи секты Чань. Именно в монастырской среде теряются корни этого искусства в Японии. Первые документальные свидетельства - это изображения деревьев в контейнерах на пейзажных свитках ХIII века. В Страну Восходящего Солнца искусство выращивания карликовых деревьев начало проникать, судя по всему, одновременно с его становлением в Китае, поскольку в течение более чем двенадцати веков осуществлялась духовно-культурная экспансия Китая на Японские острова. Во всяком случае, в период высокой образованности Китая периода Таи, при дворе японского императора и среди буддистских священнослужителей подражание всему китайскому было более чем модой. Так, достоверно известно, что посол китайского императора преподнес японской императрице Сюико (593-628 гг.) в качестве подарка природные камни необыкновенно изысканной формы, что впоследствии дало толчок развитию искусства бон-сэки - "камни на подносе". А в народных японских песнях уже в тринадцатом веке пелось о любовании карликовыми деревьями.
Позднее к этому увлечению приобщаются самураи. Путь воина оказывается не чужд общению с прекрасным. Что видели японцы в деревьях? Несгибаемую волю к жизни и одновременно пластическую податливость, гибкость, благородную старость и возможность вечного обновления, внутреннюю дисциплину и самоконтроль. Во всяком случае, бонсай, наряду с чайным действом, драмами театра Но, сухими садами, становится ярким выразителем дзэнского духа, универсальной школой общения и соприкосновения с внешним миром, "моральной геометрией".
Именно в это время начинает складываться то, что мы знаем сегодня как классический японский бонсай, проясняется его эстетика, формируются основные стили. По самому своему определению (бон - контейнер, сай - дерево) бонсай - это культивируемая естественность, природа, ставшая искусством. Природа задана в бонсай не только как материал, но и как ритм, энергия и движение. Важно не внешнее подобие, а поиск внутренней сути вещей. Художник доказывает свою верность природе тем, что сознательно использует её творческие силы. Потому внутренние закономерности природы в дзэнском искусстве часто находят своё воплощение в абстрактной композиции.
Взять всем известную икебану, которая часто определяется как "вторая жизнь цветов", то есть вторая природа - материал полностью подчинён авторскому замыслу, служит для выражения какой-либо пластической, колористической и пространственной идеи. В бонсай природный материал не вторичен, он обязателен, неотменим, кроме того, ему присуща авторская воля, с которой нужно считаться. Можно сказать, что дерево в бонсай - "личность", ему дана свобода выбора.
Кузо Мурата - главный советник императорского дома, первый из бонсаистов, получивший Орден Восходящего Солнца, так определяет понятие бонсай: "...это живое растение, посаженное в контейнер, на поднос, скалу или камень таким образом, что оно может жить почти вечно". Природа в своём медленном, но неуклонном движении вперёд подражает вечности, и, значит, материалом в этом виде искусства выступает овеществлённое время, явленное в череде сменяющихся сезонов, в узлах, наплывах и наростах на коре и сучьях.
В Японии искусство культуры карликовых деревьев (китайцы называли его "пхен-шинг") стало массовым только тогда, когда плотность населения японских городов достигла таких пределов, когда выращивание садов по привычному сельскому образцу стало просто невозможным, во всяком случае для большинства горожан средневековой Японии.
До восемнадцатого века, пока пресс урбанизации не был закручен достаточно туго, культура выращивания карликовых деревьев не была сколько-нибудь массовой. Она исподволь совершенствовалась в среде самураев и среди не слишком зажиточных горожан. Восемнадцатый век был веком возрождения всего японского, а искусство выращивания карликовых растений на Японских островах стало настолько японским, что даже родились два оригинальных иероглифа, которые вначале читались как "хатиуэ", а затем как "бонсай", но означали одно и то же понятие.
В эпоху Эдо, подражая аристократии, к выращиванию карликовых деревьев приобщаются простые горожане. В конце 18 века в окрестностях столицы проводилась ежегодная выставка бонсай. Любители приносили по одному - два экземпляра и выставляли их на суд зрителей. Любимые породы того времени: сосна, можжевельник, криптомерия и слива. Постепенно складываются две локальные школы. Жители Эдо тяготели к необычным, странным, эксцентричным формам, типа "щупальца осьминога". Артистическая элита древней столицы культивировала более естественные, природные формы.
В Киото родился стиль, который сейчас называют "литературным". Он испытал значительное влияние китайской живописи тушью: несколько точных ударов кистью передают в ней трепет жизни, подвижную гармонию и равновесие. В этом стиле бонсай необычайной выразительностью обладает ствол дерева. Он освобождён от веток почти до самой вершины, легко и непринуждённо изгибаясь, он напоминает свободный каллиграфический рисунок.
Прагматичные японцы, оставаясь приверженцами философско-эстетического восприятия процесса культивирования карликовых деревьев, как бы канонизировали этот процесс, разложили его, если хотите, по полочкам. Точно так же они поступили с искусством составления букетов, доведя его до классического совершенства и создав 52 правила составления цветочных композиции в стиле "икебана". Но не следует забывать о существовании пятьдесят третьего правила, которое гласит: "Забудь все, чему тебя учили, и поступай так, как велит сердце".
Последнее правило как нельзя лучше отражает и все то, что связано с многовековой историей становления и совершенствования искусства культивирования карликовых деревьев. С одной стороны, это неизбежный приземленный практицизм, когда многое приходится делать, чтобы обеспечить само существование карликового растения. С другой стороны, это, в известной мере, мистифицированное изумление и любование своим созданием. Ну а нам, не японцам, забывать нечего и только остается поступать в соответствии с велением сердца.
Невозможно, наверное, представить зарождение бонсай в арктической или пустынной зоне. Смена времён года, поступательное течение жизни, молчаливый и упорный рост - это то, что делает бонсай - пространственную форму - временным видом искусства. Дерево живёт дольше человека. Дерево в бонсай не должно умирать раньше своего создателя. Оно передаётся по наследству, от учителя к ученику, связывая разные поколения людей тонкой духовной нитью, являя собственной жизнью пример удивительного Общения всего со всем.
Но и в парковом искусстве пространство и время собраны воедино. Асимметрия, строгость, сдержанность, затаённость, глубина, естественность, спокойствие, утонченность - особенности, присущие всему дзэнскому искусству вообще, и, в частности, японскому саду. Бонсай подобен лирическому стихотворению в лирической дневниковой прозе. И так же, как стихотворение "на случай", бонсай может быть использован разнообразно: он может экспонироваться в саду, мокнуть под дождями и снегом в маленьком приусадебном дворике, или царить в полумраке ниши-токонома, приветствуя дорогих гостей.
Конечно же, в Страну Восходящего Солнца из Китая одновременно были завезены как культура миниатюрных пейзажей, так и культура отдельно растущих карликовых растений, среди которых, и это вполне естественно, преобладали, как в Китае, так и в Японии, именно древесные виды как наиболее стабильные в отношении сохранения кроны и продолжительности жизни. Здесь уместно дать современное определение дерева, кустарника, лианы, которые во все времена выступали в качестве исходного материала для формирования того, что сейчас чаще всего именуется "бонсай". Дерево - многолетнее растение с вертикальным одревесневающим и несменяемым естественным путем стволом. Кустарник - также многолетнее растение с вертикальным и одревесневающим стволом, или несколькими стволами, но периодически сменяемыми естественным путем. Лиана - многолетнее растение с одревесневающим и несменяемым естественным путем стволом, но лишенное возможности придать ему вертикальное положение.
Следует особо остановиться еще на одной жизненной форме древесных растений, которую называют кустовидным деревом. У таких растений, настоящих деревьев по своей биологической природе, зона активного ветвления смещена и нижнюю часть ствола и оттого такое растение чисто внешне выглядит как кустарник. Такие растения очень хорошо подходят для культуры карликовых деревьев, они необыкновенно пластичны в плане придания им желаемой формы. Следует отметить, что еще на заре становления культуры карликовых деревьев особенно рекомендовались те из них, у которых ветки расположены низко - то есть, кустовидные деревья.
Об искусстве бон-сэки, "камни на подносе", уже кратко упоминалось. В рукотворных пейзажах из камней и разноцветного песка нет растений, а если они присутствуют, то это уже искусство бон-кэй, "ландшафт на подносе" - продукт совершенствования древнего искусства миниатюрного пейзажа. Бон-кэй, конечно же, более зрелищен, более декоративен и, казалось бы, более труден в создании. Как это ни парадоксально, но создать хороший "ландшафт на подносе" не так уж и сложно, а вот обеспечить ему такую же долговечность и стабильность как и карликовому деревцу, практически невозможно. Да и ухода такой "ландшафт" требует немалого. В средневековой Японии искусство миниатюрного ландшафта существовало в виде своеобразных "садов в коробочке" - "хако-нива" - и было наиболее популярно среди зажиточных простолюдинов.
Но, так или иначе, и силу причин как материального, так и духовного свойства, именно карликовое деревце стало венцом целого созвездия искусств миниатюризации природы. Здесь уместно разобраться с духовным началом в отношении людей к деревьям вообще и к карликовым деревцам в частности.
В самом начале своего восхождения по лестнице общественного развития все народы обожествляли силы природы, поклонялись им. В качестве объектов обожествления и поклонения использовалось много чего: скалы, крупные камни, водопады и прочее. В числе прочего у жителей лесного пояса нашей планеты непременно, если не в первую очередь, фигурировали деревья, обычно старые и мощно развитые, но всегда чем-то примечательные. Мы давно перестали быть анимистами; теперь мы буддисты, христиане, синтоисты и представители прочих конфессий; мы верим во Христа, поклоняемся Будде, чтим Конфуция. Но, признайтесь себе, разве в глубинах вашей памяти нет образа дерева: векового дуба на лесной полянке, старой замшелой груши во дворе дедовского дома или раскидистой тенистой липы в ближайшем городском сквере? А чем, собственно говоря, в этом плане отличались от нас эти такие далекие и одновременно близкие горожане, да и не только горожане, Поднебесной и Страны Восходящего Солнца? В их заурбанизированной памяти также жили причудливо полустертые образы деревьев их прошлого и прошлого их предков. Не поэтому ли, при богатом выборе стилей и способов выращивания карликовых растений, пальма первенства неизбежно отдавалась именно карликовому деревцу? И таким ли карликовым представлялось это деревце в их воображении, тем более, если оно было соразмерным и казалось лишь уменьшенной копией того самого дерева их мечты.
Еще на финише своего марафона карликовые деревца начали принимать самые разнообразные формы: от удивительно естественных до откровенно карикатурных. Шли века, менялась мода на профили крон карликовых деревцев, эстеты состязались в их классифицировании... В повествованиях европейских почитателей бонсай многословно и подробно говорится о стилях и градациях разных японских школ бонсай. При желании можно усвоить, что есть такая категория, как одиночное дерево, двойное дерево, группа деревьев, дерево на высоких корнях, дерево- каскад, дерево, растущее на камне... Глашатаи другой школы бонсай уверяют, что существуют десять типов карликовых деревьев: вечнозеленые деревья, весенне-цветущие деревья, цветущие летом и так далее. Но разве есть во всем этом что-то такое, чего нет, не существует в природе? Разве нельзя прообразы всех этих, так называемых, стилей увидеть воочию, гуляя по лесу? Разве природа нуждается в классификации?
Не кажется ли всем нам, что гораздо важнее иметь здоровое, динамично развивающееся карликовое деревце, буквально излучающее жизненную силу, даже если его силуэт не вполне соответствуют какому-то каноническому представлению?
Конец ХIХ века, когда Япония активно перерабатывает западные традиции, был относительным затишьем для искусства бонсай. Японцы увлеклись натурализмом и в литературе, и в пластических искусствах. Настоящее возрождение происходит в ХХ веке, когда создаются ассоциации любителей, выпускаются специальные журналы, а с 1928 года в Токио два раза в год проводятся национальные выставки. Именно в это время бонсай приобретает те эстетические черты, которые характеризуют его и сегодня. "Самое трудное в этом виде искусства, - признаётся уже упоминавшийся Кузо Мурата, - добиться иллюзии правды, чтобы неестественное от природы, странное имело естественный вид.
Так женские роли в театре Кабуки исполняет мужчина, все об этом знают, но с удовольствием подчиняются иллюзии - правде искусства". "Не старайся, чтобы твоё дерево походило на бонсай, ты должен добиться, чтобы твой бонсай походил на дерево", - вторит ему Джон Нака, японец, проживающий в США. Маленький бонсай - не настоящее дерево, все об этом знают, но сила искусства такова, что мы охотно подчиняемся его магии, в малом прозреваем великое, и видим не только само дерево, но и окружающий пейзаж, понимаем чувства и настроения создавшего его автора.
На Запад. Позади Япония. Бонсай!
Так уж получилось, что прародина культуры карликовых растений - Китай, дольше чем Япония оставался для европейцев белым пятном на карте. С японцами и с их культурой, такой непохожей, европейцы довольно подробно познакомились еще в восемнадцатом веке, почти на сто лет раньше, чем с культурой географически более близкого Китая. Вот и получилось, что древнее китайское искусство выращивания карликовых деревьев предстало в глазах европейцев чем-то особенно японским.
Предстать-то оно предстало, но понадобилось почти двести лет, чтобы оно начало прививаться на европейской почве. А причина такой задержки все та же, что и, в свое время, в самой Японии: уж больно привольно жила Европа в восемнадцатом веке - большие комнаты с высокими потолками, огромные окна с широчайшими подоконниками, уставленными горшками с тропическими растениями, обширные сады в самом центре европейских столиц. Процесс урбанизации Европы только набирал силу, и до органической потребности в карликовых деревьях и миниатюрных ландшафтах было еще далеко.
Но урбанизация неотвратимо "наваливалась" на Европу, как Западную, так и Восточную, и с середины двадцатого века стало ясно, что час карликовых деревьев для Европы пробил: малогабаритные квартиры больших и малых городов, изматывающий ритм городской жизни, замусоренные, умирающие пригородные леса. А в душе большинства жителей европейских городов продолжали жить немного потускневшие, но все еще прекрасные и манящие образы деревьев их недалекого прошлого. Эти образы пытались материализовать фикусами в кадках, целыми коллекциями "колючих уродцев" - кактусов, гирляндами искусственных цветов. Но душе, все равно, хотелось чуда - пусть даже небольшого, пусть совсем карликового, но дерева. И не где-то на "даче", до которой ехать и ехать, а совсем рядом, на террасе, на балконе, на подоконнике кухонного окна.
А между тем, японские гравюры контрабандой попадают в Европу, постепенно подготавливают переворот в живописи. Японское декоративное искусство оказывает огромное влияние на стиль эпохи Модерн. Круги от "прыгнувшей в пруд лягушки" разошлись по всему миру.
Военные, возвращаясь с двух мировых войн, увозят в своих багажах маленькие диковинные деревца. Послевоенная оккупация Японии открыла западному миру доселе малознакомую и очень экзотичную дальневосточную культуру. Десятки тысяч американцев и европейцев посещали Японию или жили там более или менее продолжительное время. Одни, выполнив свою задачу, возвращались домой, сохранив смутные воспоминания и некоторое количество сувениров, другие, очарованные своеобразием незнакомой страны, хотели глубже познакомиться с ее историей и культурой, понять этот народ, столь отличный от нас по своему внутреннему миру. Благодаря этим людям западный мир познакомился с самобытнейшим искусством и удивительными традициями далекого народа, живущего на островах, протянувшихся от холодного снежного Хоккайдо до тропического Ириомоте. А знакомиться было с чем. Западная цивилизация изначально развивалась, стараясь покорить природу, возобладать над ней, а цивилизации Юго-Восточной Азии встраивались в нее, стремились к гармонии. Более тонкое и глубокое понимание природы, единение с ней, позволили восточной культуре создать такие искусства, как бонсаи, бон-сэки, бон-кэй, икебана и многие другие.
И в Европе, и в Америке составляются первые коллекции. Настоящий "взрыв" происходит в 1970 году после Международной выставки в Осака. Во всём мире бонсай осознали как художественное явление. В 80-ые годы по Европе прокатилось цунами - увлечение бонсай достигло пика. Благодаря коммерческому буму по всему миру возросло количество любителей, клубов, ассоциацмй. В1982 году немец Пауль Лесневич пригласил национальные ассоциации Германии, Франции, Люксембурга, Англии, Швейцарии, Голландии, Испании, Бельгии и Италии к участию в Первом Европейском Конгрессе в Гейдельберге. В 1984 году создание Европейской Ассоциации Бонсай было завершено.
В Китае, сильно пострадавшем от культурной революции, возрождается интерес к собственным традициям, и, благодаря усиленному экспорту на Запад, китайский бонсай приобретает былую значимость.
В Южной Америке и в Индии успешно культивируют в качестве бонсай тропические растения. В Москве действует клуб бонсай, да и из других городов иногда доходят вести от любителей. Искусство бонсай становится интернациональным. Мы, кажется, всё больше готовы понять и впустить в себя другую, новую для нас, японскую модель отношений с природой.
В Америке и Канаде основу заложили коллекции, подаренные иммигрантами из стран Юго-Восточной Азии.
На протяжении долгой череды веков сложился ассортимент древесных пород, пригодных для культуры карликовых деревьев, пород, росших под небом Китая и Японии. Это был предельно рациональный ассортимент; его основу - становой хребет - составляли различные виды сосен, елей, можжевельник китайский, гинкго, клены, дзельква и некоторые другие. Относительно недолгоживущие породы получали право на жизнь в виде карликовых деревьев только при условии, что они радовали взор еще чем-то кроме облика миниатюрного деревца: обильным весенним цветением, яркими осенними плодами... Многие породы в силу своих биологических особенностей не могли существовать в виде карликовых деревьев - в отношении них сочинялись различные табу. Так, например, непригодность для культуры бонсай шелковицы объяснялась рафинированными эстетами тем, что не гоже, мол, использовать для целей высокого искусства дерево, листьями которого кормят червей, даже если эти черви шелковичные.
В самом начале становления культуры карликовых деревьев использовались преимущественно растения, взятые из природы, зачастую из тех мест, откуда были родом их владельцы. Да и в более поздние времена наиболее ценимыми были карликовые деревья, когда-то принесенные из естественных местообитаний. Следует признать, что это действительно были совершенные образцы, если судить по тем старым экземплярам, которые есть в современной Японии. Но природные карликовые растения всегда были редкими; их поиск и добыча в те неспокойные времена были нелегким и опасным делом; процент приживаемости таких растений был невелик. Так что существование всевозможных способов придания карликовым деревьям желаемой формы имело под собой реальную почву. Основным способом была изощренная система обрезок и прищипок, с конца прошлого века стала применяться мягкая проволока для фиксации ветвей и ствола.
Вне зависимости от того, происходило ли это в Китае или в Японии, ведущей идеей искусства выращивания карликовых деревьев было целенаправленное и последовательное созидание будущего карликового дерева. А такой подход к делу требовал, в том числе и пресловутого любования формирующимся деревцем. Следует отметить, что подобная, с позволения сказать, "методика" очень полно соответствует мировоззрению как китайцев, так и японцев. Созерцание, сопряженное с подспудным стремлением к божественному совершенству, а значит, и к известному стремлению стать божеством, - все это изначально было присуще многим народам Восточной Азии. Но божественному началу, пусть даже в весьма скромной степени, неизбежно должна сопутствовать возможность божественного творения. Так что как ни крути, как ни набрасывай вуаль мистицизма - для многих бонсаистов прошлого и настоящего выращивание карликового дерева аналогично акту божественного творения. И чем больше от личности мастера в карликовом деревце, тем ценнее такое деревце для самого мастера.
Однако вернемся к Р.Киплингу с его идейным размежеванием Востока и Запада. Для жителя Востока созерцание, в любой его форме, вещь обыденная и большинство радостей жизни приходит к нему через это. Европейцы более импульсивны и подавляющее большинство получаемых ими положительных эмоций приходит к ним вдруг, как озарение, как всполох холодного огня. То, что несуетливый сын Страны Восходящего Солнца постигает в процессе созерцания и размышления, к европейцу может прийти в результате случайно брошенного взгляда. Наверное, именно в этом заключается основное различие между Востоком и Западом. И, скорее всего, именно это различие в мироощущениях препятствует, в известной мере, распространению культуры карликовых деревьев в европейской среде. Во всяком случае, в той эстетически-мистической оболочке, в которой ее традиционно пытаются преподнести европейцам ревностные последователи "чистого" бонсай, просто не представляющие карликовое деревце само по себе, без длинного шлейфа условностей и легенд. Почему-то считается, что без "упаковки" в восточный колорит, культура карликовых деревьев не может быть воспринята европейскими народами.
Европейцы, как это ни парадоксально, в большей степени остались детьми природы, нежели восточные народы с их подчеркнуто внимательным отношением к природе, или к тому, что от нее осталось. В своей массе европейцы более склонны преклоняться перед божественным, нежели стремиться самим возвыситься до уровня божественного. Отсюда следует немаловажный вывод: для европейца вся атрибутика, сопряженная с процессом выращивания карликового деревца, не имеет такого смысла как для японцев или китайцев. Отсюда известное пренебрежение к каноническим рекомендациям в части культивирования карликовых деревьев и безотносительное признание того, что само карликовое деревце, являясь олицетворением животворных сил природы, совершенно, а если и нуждается во вмешательстве мастера, то только затем, чтобы адаптировать этот маленький шедевр природы к условиям культуры.
Нелишне еще раз напомнить, что изначально растения, взятые из природы, более ценились, и не только потому, что они, в своем большинстве, были более совершенными и в них чувствовался неуловимый, но отчетливый почерк мастера-природы. Взятые из лона природы, они сохраняют в себе частицу ее мощи и как бы предстают перед мысленным взором, несмотря на свои более чем скромные размеры, теми лесными великанами, которые не могут не поражать.
Многолетний опыт соприкосновения с карликовыми деревьями даст основание утверждать, что для европейцев наиболее приемлемо культивирование именно карликовых деревьев, и именно взятых из природы. К тому же, в таком случае, выращиваются преимущественно местные, отечественные породы, которые как-то ближе и роднее, и понятнее. Что же касается формы кроны, этого яблока раздора для многих школ и течений бонсай, то нечто более или менее естественное для растений, взятых из природы, гарантировано ею самой. Правда, не гарантировано, что это будет привычная крона привычного дерева в нашем расхожем представлении. Иногда природный карлик может иметь такой вид, что только головой крутанешь: до чего же причудлив! Но всегда, даже после многих лет нахождения в культуре, безошибочно определяешь, что перед тобой естественное карликовое дерево, взращенное и сформированное самой природой, хотя и подправленное рукой человека.
Далеко не все люди, даже специалисты, отчетливо представляют, что карликовость, или нацизм (от латинского слова nanum - маленький, карликовый) есть нечто вполне естественное и закономерное в мире живого: есть карликовые растения, карликовые животные, люди - карлики. Причина такой карликовости до конца не понята, в ней много неясного и загадочного, но она существует, и это непреложный факт. По многолетним наблюдениям распределение карликовых растений в природе не вполне равномерное, иногда встречаются места, где карликовые деревца встречаются особенно часто, большей частью это относится к какому-то одному виду. Причины таких аномалий пока постичь не удается, но они реально существуют и служат эдакими своеобразными питомниками растительного материала для культуры карликовых деревьев - из них периодически можно брать, по мере подрастания и становления, будущие бонсаи, если пользоваться этим понятием.
А что же в Японии? В сознании современных японцев укореняется чуждое, западное по происхождению воззрение - мировой порядок онтологически делится на две части: человек, с одной стороны, и природа - с другой. И, следовательно, задача искусства - победить природу, воздвигнуть над ней свою автономную личность и тем увековечить свою индивидуальность и волю. Мы все, к сожалению, хорошо знаем, куда заводит подобная опасная тенденция. Странно, но деревья ещё "замечают" времена года и живут в соответствии с ними. Дерево указывает на неизменный текучий характер самой жизни, своим существованием сегодня оно подтверждает подлинность прошедшего времени, является знаком сиюминутного присутствия и даёт залог будущего. Дерево "впитывает" наши взгляды, нашу любовь и восхищение и отвечает нам взаимностью. Изменяются наши города, но деревья остаются такими же, как их видели наши предки.